Если вы думаете, что у нас больше не выходят "толстые" литературные журналы, то вы крупно ошибаетесь. Все в порядке. "Октябрь" в майской книжке объявил открытие сезона "Театра литературных действ", который, по мысли редакции, должен стать "сезоном открытий", а вослед этому — "нестандартному" — номеру уже выпустил следующий, надо полагать, "традиционный". При желании на сей счет можно изобрести какую-нибудь концепцию, но желания нет. Как нет охоты исчислять "новых экспериментаторов" (№5) и "экспериментаторов со стажем" (№6). Или выяснять, почему Иван Глаголев (повесть "Десять нот веселого блюза") проходит по одному разряду, а Алексей Лукьянов (подборка рассказов "Крестослов") по другому. Лукьянова в журнале приветили года полтора назад — с тех пор он получил за "игровую" повесть "Спаситель Петрограда" Новую Пушкинскую (в просторечии — Битовскую) премию за "новаторство". Глаголева открыли всего год назад, но и он успел стяжать награду — стал лауреатом премии для русских писателей ближнего зарубежья (Глаголев живет в Алма-Ате). Не удивлюсь, если и прочие фигуранты "Театра литературных действ" вскорости обзаведутся лавровыми венками — премий у нас много. Ну и пишут они не хуже (и не лучше), чем авторы "обыкновенного" июньского номера. Или других журналов, увидевших свет в первый летний месяц.
Можно ведь и не оповещать о своей стопроцентной экспериментальности плакатом с аршинными буквами. Проза "Нового мира" (№6), к примеру, состоит из романа (страниц на сорок) Евгении Мальчуженко "Эльфы в городе" (по сравнению с прошлогодним дебютом сочинительницы — пошлейшей повестью "Крупа и Фантик" — эта улыбчивая безделушка может даже показаться съедобной), поэмы (слушайте! слушайте! новый Гоголь родился — он же Веничка Ерофеев) Марии Ботевой "Что касается счастья (Ехать умирать)" (честное слово, прочел, но, кажется, достаточно заголовка вкупе с авторским определением жанра), повести Марианны Гейде "Энтропия" (и опять заголовок с лихвой покрывает текст) и опуса Линор Горалик "Говорит:". Проза "Знамени" (№6) — это трактат Андрея Левкина "Счастьеловка" (далось им это самое счастье!), "рассказы стихийного философа" Виктора Коваля "Разговор о понятиях" и повесть Шамиля Идиатуллина "Эра Водолея" — единственное сочинение, в котором можно обнаружить какой-никакой сюжетец. Не слишком, впрочем, богатый — в одном из глухих районов Татарстана обнаружили особенную воду, под воздействием которой жители, начиная с главы администрации, превращаются в драконов — но и на том спасибо. Хоть какой-то, но ход, хоть какая-то, но попытка синтезировать жанры (повесть начинается в "деловитом" административно-политическом тоне), хоть какое-то, но внимание к читателю, которому вроде бы должно быть элементарно интересно. Большего уже не просим! Потому и за полторы придумки в "эльфийском" изделии Мальчуженко хочется поставить жирный плюс.
Вру, не хочется. У Идиатуллина и Мальчуженко, на мой взгляд, доминируют та же вычурность, та же "недоделанность", то же многозначительное подмигивание, что и во всех остальных исповедях горячих сердец и плодах унылого раздумья, коими нас одарили три ведущих литературных журнала. Не сговариваясь.
Ладно, вполне возможно, что это лично я — по природной и благоприобретенной косности своей — не в силах оценить изысканные новации текущего июня. В конце концов Левкин у нас второе десятилетие значится в культовых авторах, да и Горалик не так уж сильно от него отстала. Что ж, кому нравится арбуз, кому — свиной хрящик. Только уж больно несет от этих самых хрящиков крепким бахчевым духом. А от арбузов — горелой свининой.
У нас ведь как: либо новый (новее не бывает) реализм настырно сервируется, либо не менее новым постмодернизмом потчуют с усердием крыловского Демьяна. Причем происходят эти якобы отражающие многополярность нашей словесности акции на одних и тех же журнальных площадках. Только-только оповестили нас, что клятые эстетские девяностые годы накрылись медным тазом и воцарились по всей словесности российской горючая правда, могучая социальность, кипучая искренность и свежучая младая кровь, как тут же в ответ знакомый голос слышится: клятые девяностые, конечно, накрылись, потому как не давали они простору непостижимым раскованным талантам, а теперь у нас пришло время сладкой элегантности, пряной эротики, кофейного эстетизма и изощренной элитарности. Каковая вполне эквивалентна тому, что у квазиреалистов называется "свежей кровью".
Описывая юбилейный том, которым почтило себя и одарило публику "Знамя" (см. "Время новостей" от 22 июня), я отдал дань остроумию многих его авторов — тех, в частности, что предсказывали будущее как русской словесности, так и вопрошателю-журналу. Так вот, ответы эти (как и некоторые иные материалы "Нового Знамени") воспроизведены и в июньской книжке журнала. В остроумии они от того нимало не проиграли, но наличествующий — собственно журнальный — контекст (нулевой уровень прозы, которую предложено считать "продвинутой", типовой уровень стихов, худосочная имитация "молодой" критики) наложил на вроде бы симпатичные тексты неприятный отпечаток. Конечно, кто ж не любит разговоров в жанре Девушки, давайте помечтаем! Но как-то не по себе становится от прожектов о публикациях исключительно 585-й пробы, от негодования на пасьянс из ста "хитовых" (с неведомо чьей точки зрения) авторов, от укоризн за анонсы (дескать, ожидаемые вещи не дают пробиться неведомым шедеврам), от требований прекратить эксперименты и пожеланий их всяко приумножить. Господи, да кому ж неясно, что серятину печатать не след, что и сотню "хитовых" авторов наскрести затруднительно (как легко и бессмысленно у нас формируются репутации сколько-нибудь приметным литераторам, можно только дивиться!), что никакие планы и анонсы не помешают редактору вставить в номер действительно сильный роман (рассказ, подборку стихов)... И столь же ясно, что журнал должен быть и "лабораторией", и "выставкой достижений литературного хозяйства", и много чем еще. В принципе...
Но мы обретаемся отнюдь не "в принципе", а в конкретной культурной ситуации. В ситуации "клубящегося клуба", где все, с одной стороны, хотят друг другу нравиться, а с другой — друг на друга раздражены. Где самохвальство неотделимо от комплекса неполноценности, переходящего в мазохизм. Где позиционирующие себя хранителями традиции и представителями мейнстрима (объяснил бы кто-нибудь, что это слово применительно к словесности означает!) издания ухитряются выдавать номера, в которых вниманию читателя, не входящего в "клуб", можно рекомендовать исключительно архивные публикации и non fiction. Синхронно и не сговариваясь. Печатая очередные манифесты-трактаты в виде "рассказов" и "повестей", давая от души выговориться всем борцам за место под солнцем, в сотый раз загоняя читателя в чащобу из пяти сосен (реализм — документализм — эксперимент — исповедальность — гламур), редакции, разумеется, обеспечивают литературных критиков (которые, впрочем, предпочитают именовать себя иначе) материалом для дальнейших творческих дискуссий. Исполать. Только я — газетный обозреватель, коему надлежит оповещать читателя о литературных событиях, — здесь ни при чем. А про откровенных троечников — хоть вчера вылупившихся из яйца, хоть сегодня вынутых из нафталина — пусть рассуждает кто-нибудь другой.
Источник: "Время новостей"